В мае 2025 года в польском архиве нашли документ, в котором говорится, что известный беларуский лингвист и политик Бронислав Тарашкевич под пытками НКВД был вынужден «сдать» 249 человек. CityDog.io поговорил с экспертом, чтобы узнать, что происходило в те годы, как работала система доносов и пыток и насколько это похоже на сегодняшнюю Беларусь.
Кто такой Бронислав Тарашкевич? И чем он известен?
Бронислав Тарашкевич (1892–1938) – автор той самой «Беларускай граматыкі для школ» (1918), которая фактически стала основой современного литературного беларуского языка.
Уже в 1917-м Тарашкевич был одним из лидеров Беларуской социалистической громады (левая политическая партия начала XX века, которая поднимала вопрос о национально-культурной автономии для беларусов). В 1920-м, когда Западная Беларусь стала частью Польши, он стал чиновником Срединной Литвы, ответственным за беларуское просвещение. Через год возглавил Виленскую беларускую гимназию.
Что почитать по теме: Беларуский язык не всегда был «как слышим, так и пишем». Ему как минимум 800 лет. Не верите? Сейчас расскажем
С 1922 по 1927 год Тарашкевич был депутатом польского Сейма, где разработал проект автономии для Беларуси и возглавлял фракции депутатов-беларусов. Он активно сотрудничал с левыми беларускими организациями, стал членом Компартии Западной Беларуси. В 1927 году его арестовали польские власти, обвинив в подготовке госпереворота, и приговорили к 12 годам заключения. В 1930 году Тарашкевича освободили досрочно, но позже снова арестовали.
А в 1933-м польские власти в рамках обмена передали Бронислава Тарашкевича СССР. В 1937 году НКВД арестовал ученого по делу вымышленной организации «Беларуский национальный центр». В 1938 году его расстреляли.
Бронислав Тарашкевич. Источник: csl.bas-net.by.
Как Тарашкевич попал в «кіпцюры ГПУ»?
В 1933 году польские власти обменяли Бронислава Тарашкевича на Франтишка Олехновича, беларуского писателя и драматурга. Олехнович до этого несколько лет провел в советских тюрьмах и лагерях, а потом описал свой опыт в книге «У кіпцюрах ГПУ», ставшей одним из первых разоблачений сталинской системы в беларуской и восточноевропейской литературе.
По легенде, когда во время обмена Олехнович и Тарашкевич встретились лицом к лицу, писатель сказал ему: «Бронік, куды ты йдеш?!» Эти слова звучали как предостережение человеку, который еще питал иллюзии о БССР и думал, что едет туда работать на благо беларуской культуры и науки.
Почему Тарашкевич оговорил 249 человек?
Корпус тюрьмы, в которую попал Тарашкевич после ареста в Минске, назывался «особым». Как рассказывает историк Игорь Станкевич, это было отдельное помещение или крыло минской тюрьмы, предположительно в Пищаловском замке, где держали и пытали людей, приговоренных к расстрелу.
Туда в первую очередь попадали люди с широкими связями – известные писатели, общественные деятели, политики. Среди них, помимо Тарашкевича, в архивах упоминается, например, писатель Андрей Александрович.

Документ, который подтверждает создание в минской городской тюрьме «особого корпуса»,. Фото: Archiwum Akt Nowych.
По словам Станкевича, НКВД специально отбирал заключенных со множеством связей, рассчитывая получить как можно больше показаний на других. Причем приговоры этим людям обычно выносились задолго до их исполнения – Тарашкевича, к примеру, приговорили еще 5 января 1938 года, но расстреляли лишь 29 ноября того же года, спустя почти десять месяцев. Все это время такие заключенные находились в крайне тяжелых условиях и подвергались постоянным пыткам, часто даже не зная о том, что уже приговорены к смерти.
Те, кто отказывался сотрудничать, подвергались особенно жестоким истязаниям. А тем, кто соглашался давать показания, предоставлялись скромные поблажки вроде дополнительной пайки или перевода в чуть лучшие камеры.
Известно, что в таком «особом корпусе» содержали 247 человек, 38 из них дали показания, которыми были оговорены почти 3500 других. Сколько людей пострадали от доносов остальных заключенных, не установлено.
Но достоверно известно, что в этих камерах царила страшная атмосфера. Заключенных избивали, пытали, а среди них действовала агентура НКВД: другие арестанты, которых кормили лучше и снабжали табаком, зверски издевались над сокамерниками, выбивая из них нужные сведения.
Сам Тарашкевич, находясь в этих нечеловеческих условиях, назвал фамилии 249 человек.
Историк: «Любые исторические параллели, конечно, условны. Но тем не менее…»
проектный директор Беларуского института публичной истории, исследователь сталинских репрессий
– У вас нет ощущения, что в 1930-х, когда происходили массовые репрессии, минчане спокойно продолжали жить, ходить на работу, гулять мимо тюрьмы, которая располагалась прямо в центре города?
– Я бы не сказал, что люди тогда жили нормально. Люди жили в постоянном страхе, с ощущением, что завтра за тобой придут. Например, моя родственница, которой в 1937 году было 11-12 лет, рассказывала, что родители ее предупреждали: «Галечка, вот там, под потолком, зашиты деньги и документы. Если нас арестуют, ты должна знать, где что находится». Аресты происходили регулярно: уже был арестован ее дядя и другие родственники.
При этом никто не знал настоящей судьбы своих близких. Людям говорили, что их отцы, мужья или братья «осуждены на 10 лет без права переписки». Это была форма лжи: фактически это означало, что человека уже расстреляли. Фраза «10 лет без права переписки» стала эвфемизмом смерти, который использовался властями вплоть до конца 1980-х годов.
Родственникам сообщали, что заключенный умер от болезни: ишемической болезни сердца, язвы, пневмонии, чего угодно – справки приходили из лагерей. А в 1990-х люди обращались в КГБ и получали совершенно другие документы, уже с настоящими причинами смерти, где было указано, что человека расстреляли.
– Насколько люди верили сталинской пропаганде про репрессированных?
– По-разному. Некоторые приезжали в тюрьмы, передавали продукты. Иногда их принимали даже после того, как человек уже был расстрелян, продукты просто забирали энкавэдэшники. Иногда говорили прямо: «Больше не носите, вашего родственника больше нет». Что именно означало «нет» – не разъясняли. Люди догадывались, но все равно надеялись, а вдруг вернется.
Коммунистический режим был людоедской системой. И действовал он в буквальном смысле в промышленном масштабе: массово, беспощадно, уничтожая миллионы. Этот масштаб сохранялся вплоть до смерти Сталина. Позже террор стал менее массовым, но он никуда не исчез: были диссиденты, репрессии, людей отправляли в психиатрические больницы.

Фото: Unsplash.com.
– Документ, подтверждающий, что Тарашкевич давал показания на других людей, нашли в польских архивах. Почему именно там, а не в беларуских?
– На самом деле эти документы нашли не только там. Оригинал обнаружили и в Национальном архиве Беларуси – в особом партийном фонде.
Польские архивы содержат около 950 дел в отношении репрессированных граждан БССР за период с 1919 по 1940 год. Эти копии в свое время были сделаны фондом «Польский» предположительно в Центральном архиве КГБ Беларуси и теперь хранятся в Архиве актов новых в Польше. Польская сторона собирала документы, в первую очередь касающиеся польского меньшинства на территории СССР, включая Беларусь.
Что касается доступа к архивам в Беларуси: в 2017 году заместитель председателя КГБ Игорь Сергеенко заявлял, что в архиве КГБ хранится 235,5 тыс. уголовных дел о репрессиях. Однако в этой цифре, скорее всего, не учтены депортированные, кулаки и другие категории репрессированных.
В начале 1990-х Верховный Совет БССР принял решение об открытии этих документов, но с приходом к власти Лукашенко архивы были фактически закрыты. Сегодня доступ к делам имеют только прямые потомки репрессированных, и то при наличии полного пакета документов, что далеко не всегда возможно: многие документы утрачены, а часть потомков живет за границей.
Кроме того, в 1990-х в Национальном архиве Беларуси начали формировать базу данных необоснованно репрессированных. К 2018 году в ней было около 180 тысяч имен. Изначально она должна была быть публичной, но с 2018 года ее перевели в статус «для служебного пользования». Попытки оспорить это в суде в 2020 году результатов не дали – выяснилось, что информация о статусе базы скрывалась.
– А почему беларуские власти не публикуют подобные архивы?
– По политическим причинам. Во-первых, еще в 1990-х архивами управляли бывшие советские чиновники, не заинтересованные в разоблачении прошлого. Позже, уже при Лукашенко, началась своего рода «реставрация» советской идеологии с утверждением, что в СССР «всё было прекрасно» и репрессий якобы не было.
Сегодняшние власти, на мой взгляд, скрывают архивы еще и потому, что сталинские репрессии слишком явно перекликаются с современными политическими преследованиями в Беларуси: массовыми арестами, пытками, депортациями и фабрикацией дел.
– Сейчас можно услышать сравнения: мол, по страху перед репрессиями 2020-е годы очень похожи на 1930-е. Людей арестовывают по надуманным причинам, письма политзаключенным не передают, родственников держат в неведении, применяют физическое насилие к осужденным.
– Любые исторические параллели, конечно, условны. Но тем не менее можно проводить сравнения. Мы видим, как в те годы людей арестовывали практически по формальным признакам. Тогда это могли быть просто списки, например адресные книги, в которых искали «подозрительные» фамилии. Польские фамилии, еврейские, литовские – это легко могло стать основанием для задержания.
Иногда схема была проще: арестовывали одного человека, он на допросе называл своих родственников или знакомых – и уже на следующий день энкавэдэшники приходили за ними. Без доказательств, агентурной работы и расследований.
Люди попадали в поле зрения ОГПУ или НКВД еще в 1920-х годах (скажем, если кто-то уже был выслан) и автоматически оказывались в новых списках в 1937-1938 годах. Некоторые подвергались репрессиям дважды, трижды. Поводом мог стать любой пустяк: антисоветский анекдот, случайно сказанное слово, неверно истолкованная фраза.
В те годы не было интернета, не было социальных сетей, где человек мог бы «поставить лайк» или написать комментарий, но суть происходящего во многом была та же, что и сейчас. Тогда и сегодня власть использует доносы, слежку, списки и страх. В целом можно говорить, что современные «правоохранительные органы» во многом продолжают логику сталинского НКВД.
Есть известная фраза, приписываемая Дзержинскому: «Если у вас нет судимости – это не ваша заслуга, а наша недоработка». И, кажется, именно по этому принципу действуют сегодняшние структуры. Если ты еще на свободе, это просто потому, что до тебя пока не дошли.
Перепечатка материалов CityDog.io возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.
Фото: Unsplash.com, Archiwum Akt Nowych..