Сейчас Ксюше 30 лет. Свой 20 Новый год она встречала в одном из минских психдиспансеров, о котором до сих пор ей довольно больно и странно вспоминать. CityDog.io поговорил с девушкой о том, что дал ей этот опыт и как вообще лечили в тот период людей.
В рубрике «Тред по-мински» мы в формате из соцсетей «один лайк – один факт» рассказываем истории беларусов, о которых обычно предпочитают молчать.
– В психдиспансер я попала из-за проблем с нервами и панических атак. Они начались еще в школе – из-за постоянного давления и того, как была устроена система образования. В тот момент я училась на втором курсе. По рекомендации врача я сначала взяла академический отпуск, а через год меня уже госпитализировали.
После этого я забрала документы из универа и больше туда не возвращалась.
– Я хорошо помню свой первый визит к врачу. Меня спросили, как я себя чувствую. Это был самый первый вопрос, а я сразу расплакалась. Пока я пыталась успокоиться, мне уже оформляли документы на Бехтерева.
– Я понимала, что мне нужна помощь, поэтому согласилась на стационар, хотя и было очень страшно. В Беларуси тогда к психиатрической помощи относились очень скептически: многие начинали косо смотреть уже просто от упоминания фенибута или мелатонина. Культуры ментального здоровья практически не было.
Мне тогда было 20 лет.
– В первый день было дико страшно. Буквально на первое утро из-за выписанных таблеток у меня резко упало давление: пошла кровь из носа, и в душе я потеряла сознание.
В тот период я каждый день пересматривала фильм «Прерванная жизнь». Он помогал мне держаться. Это история о девушке, которая оказывается в психиатрической клинике и пытается разобраться в себе и в том, что с ней происходит. Он сильно откликался у меня в тот момент. Казалось, что кто-то наконец понимает, через что я прохожу.
.jpg)
Иллюстративное фото: Steve Johnson, Unsplash.com.
– Сначала я лежала в трехместной палате с двумя бабушками. Это тоже угнетало. Потом осталась с одной, и стало еще хуже. Мне хотелось прислушиваться к себе, к своим ощущениям, а вместо этого я каждый день слушала чужие истории из жизни, бесконечные жалобы на здоровье и судьбу. Казалось, будто моих собственных переживаний и так слишком много.
Когда ее выписали перед Рождеством, я почувствовала настоящее облегчение.
Через пару дней в отделение легла девушка лет на пять старше меня. С ней у нас сразу появился контакт, и я перевелась к ней в палату. Но это оказалось необдуманным решением. Вскоре мы начали пить пиво и водку, которую она проносила в больницу.
Мешать алкоголь с лекарствами было опасно, особенно с теми препаратами, которые могли вызвать внутриматочное кровотечение. Такое действительно случилось с одной девушкой с нашего этажа.
– Дни проходили довольно однообразно. В самом начале мне назначили кучу разных процедур – барокамеры, какие-то еще штуки с названиями, которые я даже не запомнила. Плюс «медитации», если их вообще можно так назвать.
Нас на час закрывали в комнате, включали музыку и голос из колонок говорил что-то вроде: «Ваше тело тяжелеет, веки тяжелеют». Все это выглядело как в фильмах или странных мемах. На на меня они действовали угнетающе: когда нужно было специально расслабляться, у меня начинались панические атаки. То же самое было и с барокамерой, и с другими процедурами.
В какой-то момент я не выдержала и сказала, что мне это не помогает и что я больше так не могу. Поэтому уже на первой неделе мне все это убрали. В итоге у меня остались только встречи с психотерапевтом, психологом и групповая терапия.
– Медсестры между собой называли больницу санаторием «Ромашка». В какой-то момент мы, пациенты, тоже подхватили это название. Удивительно, но от стало легче. Появилось ощущение, будто мы правда просто отдыхаем. Ментально это очень помогало справляться с происходящим. Хотя врачи иногда казались странными.
Меня в итоге оставили в больнице чуть дольше, чем планировали. Сначала хотели выписать и потом положить снова, но уже там решили подождать пару недель, чтобы я попала к хорошему врачу, которая возвращалась с учебы и могла меня курировать. Мне сказали, что у меня «тонкая натура», творческая душа, и что не хотят отдавать меня врачам, которые в основном работают с бабушками и лечат мужчин от алкоголизма.
– На групповой терапии был один запоминающийся психолог – дедушка 66 лет. Однажны я попросила маму пронести мне иголку с нитками и вышила себе на коленках джинсов сердечко с именем Дэвида Боуи. В тот же день, перед групповой терапией, я узнала, что Боуи умер.
Я пришла на занятие в этих джинсах, села на стул и обняла колени. Психолог посмотрел сначала на вышивку, потом на меня. Я сразу поняла: ладно, сегодня с Ксюшей будут аккуратны. Он сказал что-то вроде: «О, вы слушаете Дэвида Боуи». В этот момент я к нему даже немного прониклась, хотя до этого он меня напрягал.
У него были довольно сомнительные методы работы. Был случай, когда на групповой терапии он уложил мужчин на пол так, чтобы между ними мог поместиться еще кто-то. Мне нужно было засунуть руки за спину и перекатиться через них из одного угла комнаты в другой. Это было очень неловко и неприятно. Я физически чувствовала, как этим мужчинам нравится, что они так близко к женскому телу. Мне стало от этого очень плохо, и тогда у меня случилась паническая атака.
– Единственный человек, от которого я правда чувствовала помощь, – та женщина, ради которой меня и оставили в больнице подольше. Она старалась меня понять. Не сразу, но старалась. Она не давала готовых ответов, а мягко направляла – показывала, где мне стоит подумать, а где пока отпустить и не зацикливаться. Так, чтобы я сама начала понимать, как вообще должна работать терапия. В этом был реальный эффект.
Потом меня оставили в больнице еще на какое-то время, а она уехала дальше учиться. Меня передали другому врачу – мужчине, который в основном работал с алкоголизмом и «типичными» проблемами. Я помню, что у него лечился кто-то из моих близких. Имени я уже не вспомню, но помню его лицо: тогда по телевизору крутили рекламу с ним – что-то из серии «я вам помогу». И каждый раз, глядя на это, у меня внутри было ощущение фальши. Он то мне совсем не помог.
.jpg)
Иллюстративное фото: Mathieu Stern, Unsplash.com.
– Выходить можно было только на полчаса. Перед выходом и после возвращения нужно было отмечаться и расписываться в журнале – подтверждать, что ты не сбежала и с тобой все в порядке. Я чувствовала себя почти как заключенная – не хочу ни с чем сравнивать и никого обижать, но внутренне это было очень дискомфортно.
– При этом, самым неожиданным для меня в психиатрической больнице стало то, что там, по сути, особо ни за чем не следили. Под Новый год мы совершенно спокойно пронесли бутылку виски, вино и пиво, чтобы отметить праздник. И никого это особенно не волновало.
– Так получилось, что я отмечала в психдиспансере Новый год. Как опыт – забавно, но сейчас я бы предпочла провести праздник на работе, чем снова госпитализироваться в праздники.
Тогда всем разрешили до двух часов не спать, можно было смотреть телепрограммы. Бабушки и странные мужчины смотрели «Голубые огоньки» и прочее, а мы, молодые ребята, до четырех утра гудели, тусили и даже немного пили алкоголь в мужском отделении, буквально в палате номер 6, «как завещали классики литературы». Потом мы еще долго хихикали об этом между собой.
– После этого опыта многое для меня изменилось. Я поняла, что госпитализация – это не зазорно, а скорее передышка. То же самое с антидепрессантами: это нормально, и люди не обязаны справляться со всем полностью самостоятельно. Если тебе плохо, важно разобраться, почему – иначе последствия могут быть неприятными и для тебя, и для близких.
Моя семья тоже многое переосмыслила. Они поняли, что депрессия – настоящая болезнь, которую нужно лечить, что это не шутки и не выдумка. Помню, как после всего дедушка стал задумываться о себе, мама стала обращать внимание на ментальное здоровье, а мой брат какое-то время тоже ходил к психотерапевту.
В общем, было приятно видеть, что люди начинают думать о том, что происходит у них внутри. Но вместе с этим это было и больно, и неприятно, потому что все происходило через очень сложные обстоятельства.
– Панические атаки у меня все еще случаются, но очень редко, скорее из-за внешних триггеров, например, когда случаются переезды или размолвки с близкими.
Сейчас я продолжаю работать с психологом, скорее для профилактики и чтобы не допустить ухудшения состояния. В целом, я сильнее поняла, насколько важно следить за своим психическим здоровьем, прислушиваться к себе и не откладывать помощь на потом – повторять этот странный и тяжелый опыт мне точно не хочется.
Перепечатка материалов CityDog.io возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.
Фото на обложке: Cristian Escobar, Unsplash.com.
