Выбрали для вас истории беларусов, о которых мало говорят в школе. Или говорят не так. Русецкая-Пильштынова, Франкевич, Цетка, Прищепов – интересные судьбы, большие достижения, неожиданные повороты истории.
У вас не сложилось впечатления, что на уроках истории в школе нам рассказывают не всё? В рубрике «Наша ўсё» мы обновляем школьные знания, а также предоставляем дополнительную информацию, подробности и основные моменты.
ВАЖНО: наши тексты можно (и нужно!) использовать при подготовке тезисов и докладов.
ВАЖНА 2: гэты тэкст можна прачытаць і па-беларуску.
О чем вы прочитаете в этой статье
Саломея Русецкая: путешественница, скандальная писательница, просто сильная женщина
Первая беларуская тревел-блогерка и писательница-беллетристка жила в 18-м веке. Она родилась в шляхетской семье в Новогрудском воеводстве, в 13 лет вышла замуж за немца, в 15 родила ребенка, жила в Стамбуле, Несвиже, Санкт-Петербурге, Софии, без медицинского образования лечила магнатов и российскую императрицу. И, что самое главное, описала это всё в книге «Авантуры майго жыцця».
Стамбул в 18-м веке.
Мы говорим о Саломее Русецкой-Пильштыновой. Ее воспоминания сегодня читаются как блог, там много слухов и сплетен («о тех вампирах в Польше говорят, что это бабы, которые забирают детей и каждого десятого дьяволу отдают»). И даже о себе авторка, вероятно, не всё правдиво пишет («я в то время была очень тяжело больна от эпидемии и чар. Одну ногу имела высохшую и короче другой на пол-локтя»). Пол-локтя – это около 30 см.
Удивительно, что и триста лет назад мир был достаточно глобализированным – и ВКЛ было его частью. Например, после замужества Саломея поехала в Стамбул, где ее муж, доктор Гальпир, нашел работу. При нем – и втайне от него – Саломея сама научилась лечить. Специализироваться решила на офтальмологии, лучше всего ей удавалось удалять катаракту. Поэтому смерть мужа не стала для нее катастрофой. Саломея живет в Софии, путешествует по Балканам, попадает в плен (точнее, в гости) к разбойникам.
Подлинных портретов Саломеи Русецкой не сохранилось, это один из выдуманных в 1990-е. Художник Евгений Кулик.
В целом ее книга о том, как сильная женщина успешно выживает в мире мужчин. В жестоком мире с убийствами, аморальностью и легальной торговлей людьми. Русецкая и сама в Турции покупает невольников – плененных немецких офицеров, – чтобы получить за них выкуп. За одного из них, Юзефа Фортуната де Пильштына, выкуп не пришел, и Саломея вышла за него замуж. Но отношения сразу испортились: получив от гетмана ВКЛ Николая Радзивилла Рыбоньки чин хорунжего, де Пильштын зазнался.
Кстати, женой того Радзивилла была еще одна писательница, Франтишка Урсула Радзивилл, авторка пасторальных пьес для крепостного театра. Пильштынова с ней, без сомнения, встречалась.
Дневник Саломеи.
Следы Саломеи теряются после 1760 года, когда она поехала из Стамбула в паломничество в Палестину и Египет. Что с ней было дальше? Такое впечатление, что Саломея специально оставила такую загадку в конце. И до сих пор держит интригу.
Ян Франкевич: первый беларуский архитектор
Второе в мире здание в стиле барокко было построено в Несвиже, потому что очень богатый и очень активный Николай Радзивилл Сиротка захотел иметь дома то же, что видел в Риме.
И итальянский архитектор Ян Мария Бернардони построил для него копию римской церкви Иль-Джезу, первого в мире храма в стиле барокко.
Бернардони провел в Несвиже 13 лет и уехал, оставив завершать строительство ученика Яна Франкевича. Франкевич был сыном кушнира (это ремесленник, который обрабатывает меха) из Минска. Еще в Минске он присоединился к иезуитам и в 1594 году был отправлен в Несвиж работать пекарем.
Можно только представить, при каких обстоятельствах Бернардони заметил в работнике кухни архитектурный талант. Документы свидетельствуют, что через пять лет после появления Франкевича в Несвиже Бернардони сделал его главным на объекте и уехал сеять барокко в Краков.
Костел Божьего Тела в Несвиже – первый барочный храм в Беларуси.
Искусствовед Сергей Харевский отметил, что Ян Франкевич стал первым архитектором в мире, который с самого начала работал в стиле барокко.
В Киеве хранится альбом с чертежами несвижских построек (уже готовых) с комментариями польско-беларуской трасянкой. Традиционно он считается «Альбомом Бернардони», но тот явно писал бы по-итальянски. Исследователи предполагают, что альбом создал его самый способный ученик.
После Несвижа бывший пекарь переехал в Вильню, где руководил строительством первого виленского барочного костела – Святого Казимира. Купол костела украшает корона (святой Казимир был из рода Ягеллонов), по ней храм можно легко узнать из любой точки Вильнюса. Еще первый виленский барочный храм очень похож на торт – эта тема Франкевичу была близка.
Барокко принесло в беларускую архитектуру цвета – зеленый, терракотовый, розовый, черный – и динамику. Барочные здания создают впечатление, что вот-вот они двинутся, рассыплются или полетят (вспомнить хотя бы минский Кафедральный собор). Фрески барокко насыщены оптическими эффектами.
Барокко, безусловно, добавило свободы и яркости беларускому пейзажу, а следом – и восприятию мира тех, кто в этом барокко жил. Остается вопрос, какую роль сыграл здесь талант первого барочного архитектора к пышной выпечке.
Цётка: экспансивная, как фейерверк
Школьные учебники представляют Цетку (Алоизу Пашкевич) как болезненную авторку жалостливых стихов, тогда как она сама ненавидела «слезный» стиль письма для детей: «Нужно больше огня». А стихи, которые мы изучаем в школе, она писала вовсе не для детей.
Если беларуское движение – рок-н-ролл, то Джоном Ленноном была именно она, а не кто-то из мужчин. Цётка жила рок-н-ролльно: реализовала десятки проектов и при этом не пряталась от глубоких переживаний.
«Экспансивная, как фейерверк», – писал о ней редактор «Нашай Нівы» Александр Власов. Они вместе издавали в Минске первый в истории беларуский детский журнал. Их «Лучинка» была чем-то вроде «Каламбура» и «Один дома» начала ХХ века, дополненного детской энциклопедией.
«Цётка человек хоть и культурный, но анархистка», – говорила о ней княгиня Магдалина Радзивилл. Они контактировали, создавая беларуский детский дом во время Первой мировой войны.
«Первая беларуская феминистка», – называл Цётку Антон Луцкевич (при этом к феминистским организациям того времени она не принадлежала и пренебрежительно называла их участниц «шляпницы»).
Путевые заметки по Европе Цётка завершает замечанием: финский народ первым в Европе признал равные права женщин. Она путешествовала по Италии, Франции, Германии, а Швецию и Норвегию прошла пешком и вела дневник (например, рассказала о шведском столе). «Пишу из Гётеборга. Мою подругу муж отзывает домой, заскучал, чтоб его. Одна пойду по Норвегии. Если пропаду – не жалейте», – веселилась она.
«Необычайно живого характера, нестандартная, она выделялась даже в разноцветном студенческом обществе», – вспоминал муж, литовский политик Степонас Кайрис. Выйти замуж и сменить фамилию Алоизе нужно было, чтобы вернуться на родину из Кракова: после революции 1905 года она была в розыске, так как выступала на всех митингах, а ее революционные стихи вся Вильня знала наизусть:
Мы не з гіпсу, мы – з камення,
Мы – з жалеза, мы – са сталі,
Нас кавалі ў пламенні,
Каб мацнейшымі мы сталi.
Цяпер, братцы, мы з граніту,
Душа наша з дынаміту…
Умерла она в 40 лет – приехала к родителям, застала эпидемию тифа, пошла волонтерить, помогая лечить больных, заразилась сама.
Секрет ее личности – в энергии, которой она зажигала всех: Цётка созвала съезд Беларуской социалистической громады, рассылая делегатам приглашения на свою свадьбу.
Ее стихи в период революции 1905 года печатали в своей прессе и литовцы, и поляки. И все нации слушали ее речи, потому что в них говорилось о справедливости, свободе и достойной жизни.
Круг «Минского листка»: беларусов не задушишь
«Минский листок», первая городская газета будущей столицы Беларуси, – одно из недооцененных явлений беларуской истории. Она начала выходить в 1886 году и стала первой инициативой беларуской интеллигенции после восстания Калиновского и многолетней жестокой реакции.
Минск в конце 19-го века.
«Минский листок» был частной газетой, ее издавал минский нотариус Иван Фатинский. Издание ставило перед собой благородные цели. Минский поэт Янка Лучина написал в первый номер газеты программное стихотворение:
Не ради славы иль почета
Предпринимаем мы «Листок»,
Святая истина-забота
И цель его печатных строк:
Служить стране глухой, забытой,
Где мрак невежества царит,
В лачуге где, соломой крытой,
Мужик печально дни влачит…
Позднее в «Листке» публиковались и беларуские стихи Лучины. Когда газета начала издавать календарь, в нем появились этнографические зарисовки о народной культуре, литературное приложение на беларуском языке (календарем занимались историки Александр Слупский и Митрофан Довнар-Запольский). В газете впервые была анонимно напечатана поэма «Тарас на Парнасе», которая до того ходила в рукописях. Она была настолько популярной, что, по свидетельствам современников, в 1890-е ее «в любой хате было найти можно».
Причем все это происходило в условиях запрета на печать на беларуском языке (сборник стихов того же Янки Лучины в 1902 году издали с пометкой, что книжка на болгарском языке, чтобы обмануть цензуру). Но «Минский листок» выходил и распространялся так быстро, что цензура за ним не поспевала. Хотя случаи ареста номеров были. Бывали и приостановки выхода за критику минских властей и беларускоязычные материалы.
«Свободной политической мысли газета отводила малый простор, но жизнь города и проблемы отражались очень хорошо. Можно было ругать городскую думу сколько угодно, была полицейская хроника, о начальственных мероприятиях. Светлую мысль все же эти интеллигенты проводили в зажатые мозги жителей», – вспоминал Александр Власов. Его, молодого, «Минский листок» поразил: «Это была новость как первый майский гром. Минчане со слезами просветления и радости читали “наш” листок. В Минске у нас, как в столицах, своя газета».
Власов говорил, что беларускоязычные публикации «Листка» воспринимались как нечто «шутки ради». Однако в их появлении проявлялась адекватность редакции: они отражали настроения жителей края, интерес к своей истории, литературные поиски на своем языке.
В 1902 году газету переименовали в «Северо-Западный край» – из городской она становилась краевой, а слово «Беларусь» было еще под запретом. В 1905 году Янка Купала напечатал в ней свой первый стих на беларуском языке, «Мужык».
Следующим этапом стала виленская «Наша Ніва» – газета на беларуском языке.
Дмитрий Прищепов: хотел, чтобы беларусы были богатыми
Дмитрий Прищепов – один из немногих беларуских советских чиновников, которого хорошо запомнили и вспоминали добрым словом люди.
Большевистские взгляды сочетались в нем с чувством справедливости. В революционном 1917 году его, младшего офицера-пехотинца, солдаты выбрали командиром полка. Когда в 1918 году его полк, охранявший советско-немецкую демаркационную линию, собирались перевести на фронт, начался бунт – и Прищепов присоединился к нему.
Это не помешало его дальнейшей карьере. Прищепов был в комиссии, которая занималась присоединением Витебщины к БССР, работал в сельскохозяйственной секции Инбелкульта (вместе с бывшими министрами БНР Аркадием Смоличем и Янкой Середой).
Его звездным часом была работа на посту наркома земледелия в эпоху НЭПа и беларусизации. С лозунгом «Беларусь – красная Дания» он запланировал перевести (добровольно) 130 тысяч крестьянских хозяйств на хутора.
Прищепов писал, что нужно брать пример с западных соседей, потому что на востоке бытует общинный порядок жизни, который «подавил хозяйственную инициативу крестьянства». Фактически эти слова значили, что беларусам колхозы ментально чужды.
Свертывание хуторизации совпало с концом беларусизации и НЭПа. Начинались страшные 1930-е.
Но реформа была недолгой. В 1927 году БССР выполнила лишь 70% плана по хлебозаготовкам. План был специально завышен, чтобы начать насильственную коллективизацию. Хуторизацию прекратили, крестьян насильно загнали в колхозы. Прищепова репрессировали.
Дмитрий Прищепов с женой во время свидания в лагере на Беломорканале. 1930-е.
Но прищеповские хутора вспоминали и через полвека – с благодарностью за глоток свободы и возможность «людзьмі звацца».
