Чего только преподаватели не слышали от студентов на парах, зачетах и экзаменах. Некоторые даже заводят тетради, чтобы не забыть самые запоминающиеся перлы, а потом рассказывают об этом CityDog.by.
НАТАЛЬЯ ЛЕОНИДОВНА БЛИЩ
Профессор, кандидат филологических наук, преподаватель русской литературы
– Хорошие ответы запоминаются тогда, когда они конструктивные и есть очень интересная интерпретация произведения. Но все-таки лучше всего запоминаются смешные ответы. Чаще всего они случаются у иностранных студентов. Это не из-за шовинизма, а просто разный менталитет, и многие вещи, на которые мы смотрим как специалисты, они воспринимают со всей своей непосредственностью.
Например, однажды мне студент из Турции объяснял разницу между романтизмом и реализмом. Он сказал, что романтизм – это когда любишь одну девушку, у тебя нет денег и ты страдаешь, мучаешься, но любишь только одну. А реализм – это когда много денег и много девушек (смеется). Это было очень смешно, плюс он еще с акцентом говорил «одын дэвушка», а это придает особый шарм ответу.
Или иностранные студенты пересказывали мне содержание романа «Герой нашего времени»: «У Печорина был дэвушка Бэл, но он был черный», – посмеялись и пытались понять, что он имел в виду.
А бывает, что услышат неправильно название, и тогда ты понимаешь, что нужно работать над дикцией. Такая мысль возникает, когда стихотворение Иннокентия Анненского «Смычок и струны» тебе возвращается как «Сверчок и струны». Или когда быстро списывают с чужих шпаргалок, то бывает, что цикл очерков Бориса Зайцева «Золотой узор» превращается в «Золотой удар».
Часто путают рассказ Ивана Бунина «Господин из Сан-Франциско» с рассказом Ивана Шмелева «Человек из ресторана». А когда не прочитано ни то, ни другое, очень трудно запомнить, кто откуда. И получается, что «Человек из Сан-Франциско», а «Господин из ресторана».
Много запоминающихся моментов было связано с неправильным восприятием студентами произведения. Если раньше я давала читать роман Владимира Набокова «Лолита», то сейчас я его заведомо убираю, потому что знаю, что он будет неправильно интерпретирован. Поэтому на заочном отделении я никогда не даю и не советую его читать.
Роман сложен для восприятия, и я бы сказала, что он вообще сложен и для филологов. Только, наверное, человек, занимающийся научным изучением романа лет 10, в состоянии понять, о чем он. Потому что в нем нет никакой героини, и девочка на самом деле не существует в реальности. Это произведение о сознании художника с некоторой подвижкой и патологией. Девочка – фантазия художника, и она ему привиделась. Вся ее материальность в романе заключается в том, что он начинается со слова «Лолита» и оно же написано на обложке. Это фантазия, и это очень сложно объяснить студентам. Когда они пытались читать, то интерпретация романа была банальная-банальная, как, например: «Жила-была женщина, и была у нее дочка. В их доме поселился вдовец и…»
Довольно интересные и памятные вещи пишут в творческих заданиях. Например, однажды студентка написала исследование по рассказу Ивана Бунина «Таня».
По сюжету главный герой вступает в любовные отношения с горничной, а потом безжалостно ее бросает. И вот девушка решила провести анализ того, как он ею овладел. Она подсчитала, что перед действием герой выпил сначала столько-то водки, потом столько-то чая и пошел по нужде на улицу. И, проходя мимо спальни горничной, заглянул к ней, и все произошло.
И эта девушка задает мне вопрос: «Как можно заниматься любовью, когда хочется в туалет?» В 20 лет она проявила знание мужской физиологии (улыбается), что было полезно, потому что Бунин про это не подумал, когда писал рассказ.
МАРИНА ЮЛЬЯНОВНА ШОДА
Старший преподаватель. Читает курс «Белорусская и мировая литература» на факультете социокультурных коммуникаций БГУ
– Я уже достаточно давно преподаю такие дисциплины, как мифология и история зарубежной литературы. Вообще, литературу в разное время приходилось преподавать разную, от древности до наших дней, и мои любимые периоды – античность и Средневековье.
Апеллируя к тому, что античная культура – базовая для всей европейской, прошу студентов очень серьезно знакомиться с древнегреческими мифами и обязательно на каждом курсе провожу тест на их знание: имена, родственные отношения, атрибуты, подвиги богов и героев. Пересматривая тесты начала 2000-х и середины 2010-х, обратила внимание, что сейчас формулирую более простые и очевидные вопросы. И все равно всякий раз моя коллекция пополняется некоторым количеством перлов.
Смешные ответы на тестах, зачетах и экзаменах обычно делятся на несколько категорий: недослышанная подсказка, недопонимание почерка соседа, неспособность правильно сформулировать мысль.
В результате первых получалось, что второе название Трои – Илион – это Лион или Легион. Бог смерти Танат превращался в Томат, а жену Одиссея – Пенелопу – на самом деле зовут Антилопа. А кем только не был Минотавр: Минитавром, Минетавром, Кинотавром.
Корабль феаков, которые доставили Одиссея на Итаку, Посейдон превращает в СМОЛУ – это вместо скалы. Аргонавты плыли не за золотым руном, а за золотыми руками.
У римского комедиографа Плавта вместо пьесы «Кубышка» появлялась пьеса «Худышка», а Педро Кальдерон написал пьесу «Жизнь Ясона», хотя надо было услышать «Жизнь есть сон».
Неореализм стремится к противному изображению действительности (подсказывали-то «к правдивому»). Поэзия метафизиков странцэндентна – слово «трансцендентна» не каждый студент с первого раза выговорит.
Лопе де Вега писал пьесы в стиле «прощай, шпаги!». На самом деле «плаща и шпаги», но в итоге получился такой хемингуэевский вариант. А Хемингуэю, в свою очередь, однажды приписали авторство романа «Смерть оружия». Сразу представляется этакая надгробная речь: «Прощай, оружие! В наших сердцах ты будешь жить вечно».
«Ярмарка тщеславия» Теккерея получала подзаголовок «Роман Пескероя». Пескерой – сразу представляется что-то такое сусликоподобное, а на самом деле это был «роман без героя».
На экзаменах, как правило, у студентов самая большая проблема – сформулировать правильный ответ. Время, отведенное для подготовки, они используют для вспоминания (или списывания), а когда садятся отвечать, вдруг спохватываются, что знают, о чем говорить, но не знают как.
Одна девочка как-то сформулировала свое молчание на экзамене так: «О чем эта книга – я помню, а про что, не помню». Эта фраза стала моим личным мемом, потому что четко описывает проблему, когда многие студенты могут рассказать сюжет, но не могут проанализировать текст. А во многих случаях и сюжет рассказывают как-то странновато.
«Федра сначала выходила замуж за одного Тесея, а получился другой Тесей», – а что, типичная женская судьба: до свадьбы конфеты-букеты, а после свадьбы говорит, что на войну, а сам к амазонкам.
«Зигфрида убили из-за того, что он тоже убил кого-то», – логично, у воина всегда найдутся враги.
«Марию Французскую прославил рассказ историй в трактире», – и тоже вроде правильно, но прославил ее прежде всего «Гептамерон».
«Танталовы муки – это наличие каких-либо ресурсов, желание их использовать, но это не представляется возможным», – правильно, да? Но мы же не маркетингом занимаемся.
«Маленького сына Одиссея положили под прибор, который вспахивает поле», – поколению миллениалов очень сложно вспомнить слово «плуг».
«Все очень боялись Медею. Даже автор, который о ней писал», – очень страшная женщина, ее боялся сам Еврипид.
– Акройда читали?
– Только просматривал.
– А что именно?
– Про зайцев, – так закончился разговор о романе Апдайка «Кролик, беги».
Еще у меня есть виртуальная полочка с книгами, названия которых придумывают студенты. На ней, например, несколько вариантов романа Я. Гашека: «Приключения лейтенанта Швейка», «Похождения блудного солдата Швейка», «Похождения бравого бойца Швейцера».
Несколько сборников стихов Р. М. Рильке: «Сонеты к Офелии», «Сонеты к еврею», «Советы Орфею» и мой любимый «Час ослов».
Роман Дж. Барнса «Истории мира за девять с половиной недель». Пьеса С. Беккета «В поисках года» и многое другое, не менее замечательное.
А иногда среди студентов бывают такие уникумы, которые умеют говорить, но не знают о чем, и пробуют заболтать преподавателя, засыпав его словами. Вот мне однажды один такой отвечал про композицию «Одиссеи»: «Особенность этой композиции заключается в том, что люди должны и умеют выживать и искать выходы из любой ситуации, чтобы защитить себя и своих близких. Некоторые делают все возможное, чтобы люди, которых они любят, а те их нет, делают им зло».
Потом он же про испытание, которое придумала Пенелопа для женихов: «Испытание было такое для женихов. Они дрались между собой, и она выбирала среди победивших. Когда вышел Одиссей, он с первого удара отключил своего противника. Сам удивился, откуда в нем столько силы, что он с первого удара победил».
Или вот милая попытка порассуждать о черном юморе в романе Берджесса «Заводной апельсин»: «Ну, понимаете, “апельсин” – он яркий, оранжевый. “Заводной” – значит “движущийся, не стоящий на месте”. То есть произведение должно быть полно позитива, а на самом деле рассказывает о гадких наркоманах…»
А однажды ехала в троллейбусе после лекции об итальянском Ренессансе и краем уха слушала, как молодой человек пробует договориться с однокурсницами провести вечер.
– А мы сегодня вечером заняты, у нас назначено публичное чтение Джованни Боккаччо, – говорит одна.
– С последующими практическими занятиями, – продолжает другая.
Может, они не запомнят многое, что я им рассказывала, но они по крайней мере умеют использовать литературные знания для того, чтобы потроллить молодых людей (улыбается).
ЛЮДМІЛА ДЗМІТРЫЕЎНА СІНЬКОВА
прафесар, доктар філалагічных навук, выкладчык беларускай літаратуры
– Студэнты ўмеюць усё – варта ім толькі захацець. Аднойчы перад экзаменам па беларускай літаратуры мяне паклікалі ў калідор. Я адарвалася ад раскладвання білетаў і выйшла за дзверы. А там мяне чакала тэатралізаваная чытка паэмы Янкі Купалы “Яна і я”! Удзельнічала ўся група. Ну і як было пасля гэтага зніжаць ім адзнакі?! Выкладчык – таксама чалавек з эмоцыямі!
Часам студэнты даюць новыя ідэі для паглыблення лекцый. Напрыклад, я заўсёды крытыкавала залішнія нападкі нашых маладых творцаў-постмадэрністаў на беларускіх класікаў. Нават Янка Купала ім – Каян Лупака... І адзін студэнт культурна, але і публічна (у студэнцкім альманаху “Подзвіг філолага”) паспрачаўся са мной: выступіў за права кожнага пісаць са смехам пра кожнага. Вось яго аргументы: “Нам всячески доказывали, что, мол, пародии на реалии белорусской литературы делать неэтично: если сфабриковать трэш, допустим, на Чехова, то от Чехова, собственно, не убудет, а с белорусской литературой так делать нельзя, потому что нет прочной традиции. То есть если я скажу, что Янка Брыль все свои произведения писал с Байдуна, то вся белорусскоязычная аудитория на меня разом да обидится. …> Если кто увидит [в филологической миниатюре “Каждому свое”], что от белорусской литературы убыло, пусть незамедлительно напишет нам письмо”.
І далей – сам твор-аргумент гэтага студэнта пад назвай «Каждому свое»:
Коласу – колос,
Танку – танк,
Стрельцову – стрелу,
Купале – ванную,
Борщевскому – щи,
Ядвигину Ш. – Тихановича А.,
Дубовке – рощу,
Чорному – гуашь,
Короткевичу – линейку,
Быкову – корову,
Глобусу – атлас,
Васильку – поле,
Рублевской – копейку,
Тётке – дядьку,
Хомченко – морскую свинку,
Наваричу – навар,
Киркору – Пугачеву,
Чечоту – степ,
Дунину-Марцинкевичу – Дуню и мартини,
Калиновскому – явор,
Свояку – родственников,
Адамовичу – Еву,
Рязанову – букет,
Буравкину – скважину,
Дудареву – дудку,
Ходановичу – ходули,
Сысу – сысу.
Мне прыйшлося “здаць экзамен” студэнту (і дапоўніць свае лекцыі). Я адказала, што, канечне, “от белорусской литературы не убыло”, але ж і не прыбыла па сутнасці! Дабавілася да яе толькі трэшу (так маркіраваў свой твор і сам студэнт). Яго трэш-экспромт як тэкст нічым не саступіў раннім публікацыям самых статусных беларускіх авангардыстаў-нігілістаў (наадварот, пераўзышоў большасць з іх – сваім настраевым пазітывам). Аднак жа многія чытачы лічылі (ды і сёння яшчэ лічаць) падобны трэш мэйнстрымам, візітоўкай усёй сучаснай беларускай літаратуры ў культурным свеце, што, канечне, непрымальна. А гэты студэнт сёння – выдатны навуковец-педагог Сяргей Бародзіч...
Перепечатка материалов CityDog.by возможна только с письменного разрешения редакции. Подробности здесь.
Фото: из личного архива героинь.
и вот тут Набоков бы офигел. так вот что оказывается он имел в виду, сам того не подозревая.
А он-то думал, что пишет про старого извращенца и маленькую дрянь.
А я вот думаю, что героиня была. Мне как-то ближе идея, что у героя нужно было "закрыть гештальт" по травме, которую он получил в юности. По сюжету: была реальная девочка, они уединились на пляже, их вспугнули - ничего не вышло. Потом она умерла. Начатое не закончено. И это перенеслось во взрослую жизнь. Он увидел похожую девочку, того же возраста, что и та девочка с пляжа и стал ей любовником.